Нигредо. Газированная терминология
Книга-шоггот
На этих страницах появятся термины «анарх-акторный», «анарх-аттракторный», «хаотектурный», «анархонтологический», «анархитектурный», кажется, ещё «анархаотектурный» (а если нет, то — на, вот возьми его скорей), «джазовый», «чёрный дизайн», «нежность» — и все эти слова, за вычетом некоторых нюансов скорее контекстуального характера, означают примерно одно и то же. Вообще говоря, в философии так не принято. Почему мы не можем определиться с официальным названием концепта?
Осмелимся заявить, что наша концептуальная слабость (в том смысле, в котором говорят о «слабой гипотезе», «слабой теологии» или «слабом антропном принципе»), наша терминологическая флюидность — это осознанный теоретический жест. Ведь любой фиксированный термин территориализирует концепт, который он пытается обозначить: закрепляя за процессуальным явлением единственное имя, мы упаковываем его в субстанциональный объект, который можно присвоить, занести в словарь, классифицировать и в конечном счёте нейтрализовать. Жёсткая терминология — это машина, которая останавливает и срезает поток, и это пагубно сказывается на его процессуальной природе. Выбрав одно слово, мы бы попали под «власть логотипа», а нам это ни к чему.
Наши концептуализации ориентированы на процессуальность, а не на субстанциальность, на становление, а не на состояние, на пустоту, а не на присутствие, на вычитание, а не аккумуляцию. Имено поэтому стратегическая эластичность нашей терминологии является не проблемой, а методологической необходимостью. Если воспользоваться термином Делёза и Гваттари, то «тело без органов» — это именно то, чем, по нашему замыслу, должна оставаться наша книга: шогготом, состоящим из вязкого газированного геля.
Как мы знаем из повести Г. Ф. Лавкрафта «Хребты безумия», шогготы непрестанно меняют форму и объём; за много миллионов лет они сохранили ужасающую аморфность, флюидность, пузырчатость, осклизлость, чудовищность, кошмарность, но главное, развили в себе интеллект и агентность — в частности, способность противостоять гипнозу звездоголовых Старцев. Лавкрафт пишет:
Шогготов всегда контролировали посредством гипнотического внушения. Повинуясь ему, они формировали в студенистых телах временные ткани и органы для полезной работы, однако потом их силы самомодификации начали включаться независимо, генерируя результаты прошлых внушений. По-видимому, они развили полустабильный мозг и независимую, не всегда послушную волю — отражение воли создателей.
Любой жёсткий термин — это «орган», который структурирует и ограничивает динамику концепта, тогда как терминологическая флюидность, напротив, гарантирует идеям витальность. Теперь, когда никто не заставит шоггота отращивать себе органы, производящее и революционирующее желание сможет циркулировать в нём беспрепятственно, оставаясь в состоянии неосязаемо чистого потока потенций и интенсивностей.
Это придумали не они
Конечно, стремление избежать жёсткой фиксации понятий придумали не Делёз и Гваттари — это древний философский жест. Например, Лао-цзы в «Дао Дэ Цзин» пишет: «Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное Дао» — отказ от фиксированного именования становится методологическим принципом, ведь любая попытка заключить Дао в клетку определения убивает его текучую сущность. Вместо этого даосская мудрость использует зыбкие, призрачные и сменяющие друг друга метафоры — вода, долина, женское начало. Приблизиться к невыразимому способен лишь тот, кто не претендует на его полное схватывание.
Ницше, задолго до Делёза, уже осознавал тиранию фиксированной терминологии. Сама структура языка с его предикативной логикой навязывает метафизику субстанций, от которой Ницше пытался освободиться через постоянную самоподрывную работу своих понятий: каждый термин у него рождается, трансформируется, умирает и возрождается в новой форме.
Витгенштейн показывает, что многие понятия не объединены единым набором необходимых и достаточных условий, а скорее связаны сетью «семейного сходства» (Familienähnlichkeit). Кажется, семья — очень хорошая метафора для описания связей внутри множества наших терминов и концептов: ни один из её членов не определяет окончательную сущность описываемого феномена, но каждый участвует в этом на своих собственных основаниях.
Ткань под ногами номада
В «Тысяче плато» Делёз и Гваттари пишут о «номадических концептах», которые не привязаны к конкретным территориям значения, а перемещаются подобно кочевникам, ищущим новые смысловые горизонты, трансформируются и непрестанно пересобираются в новые констелляции. Именно поэтому наша терминологическая несобранность позволяет нам сохранить подвижность мысли даже тогда, когда, казалось бы, мы зашли в тупик.
Каждый из явленных в нашей книге вариантов активирует свой спектр коннотаций, например:
⚫️ «анарх-акторный» подчёркивает неиерархическую агентность и автономию элементов; ⚫️ «анарх-аттракторный» вводит хаосологическое измерение; ⚫️ «хаотектурный» указывает на продуктивный потенциал дезорганизации; ⚫️ «анархонтологический» усиливает хайдеггерианские и дерридеанские линии («анархический + онтологический + хонтологический»); ⚫️ «анархитектурный» отсылает к материальной практике Матта-Кларка; ⚫️ «анархаотектурный» комбинирует анархию, хаотизм и архитектуру; ⚫️ «джазовый» намекает на использование ритмоаналитического подхода; ⚫️ «чёрный дизайн» связан с визуальной, политической и метафизической семантикой черноты как символа сопротивления, потенциальности и тайны; ⚫️ «нежность» выводит на первый план экзистенциальные, эмоциональные и духовные импликации нашего проекта,
и, мы полагаем, на этом стоит остановиться, потому что комбинаторные возможности грандиозны, а глава не резиновая. В совокупности эти термины не формируют иерархию понятий, а сплетаются в ризоматическое тканое полотно, где каждый узел — аморфный генеративный термин, порождённый перепутыванием дискурсивных линий, — становится точкой производства концептуального поля, бесконечно распространяющегося во всех направлениях.
Practice what you preach
Но терминологическая «жидкообразность», флюидность — это не просто стилистический выбор, а акт философской честности, ведь концептуальная интегральность возможна лишь тогда, когда форма высказывания соответствует его содержанию.
Если мы проповедуем дизайн (в том числе, дизайн концептов) через вычитание, то и со своим терминологическим словарём мы должны работать не через накопление, а через постоянное ускользание определений, которые размывают сами себя сразу же, как только начинают приобретать твёрдость.
Таким образом, наша шизоаналитическая, шизофазическая и шизосинтетическая манера обращения с терминами не только отражает содержание теории, но и сама является её важнейшей частью — практической демонстрацией теоретического принципа, согласно которому любой фиксации надо избегать, чтобы не убить ни одного концепта. Не допускать, чтобы какая-либо из метафор (анархонтологический, анарх-аттракторный, хаотектурный, нежный, чёрный и т. д.) монополизировала «правильность» и подменила все остальные, превратившись в бренд или догму.
Амофрный, скользкий, пузырящийся чёрной пеной словарь-шоггот — это воплощение самой сути нашего подхода: анархия, хаотичность, фрактальное самоподобие, движение идей и нежные, миролобзающие прикосновения.
Чтобы каша не убежала
Возникает очевидный парадокс: если мы настаиваем на принципиальной текучести терминологии, то как вообще возможна коммуникация? Ведь даже для того, чтобы критиковать фиксацию терминологии, нужен минимально стабильный словарь — иначе наш дискурс расползётся, как переваренная каша.
Выход мы видим в стратегическом балансе. Наши термины уплотняются ненадолго (как те временные органы в телах шогготов). Каждое понятие обретает относительную стабильность в момент его использования, но вскоре снова растворяется в общем семантическом потоке.
Согласно принципу дополнительности Бора, некоторые физические величины (например, положение и импульс частицы) нельзя одновременно измерить с абсолютной точностью — чем точнее мы определяем одну, тем менее определённой становится другая. Чем настойчивее мы стремимся к точности термина, тем менее живым и гибким он становится; и наоборот, чем более текучим и открытым мы делаем понятие, тем менее точным оно оказывается. По-видимому, секрет в том, чтобы уметь схранять оптимальную неопределённость — достаточную для сохранения витальности концепта, но не настолько радикальную, чтобы он утратил коммуникативную функцию.
Практически это означает, что каждый термин в нашем лексиконе должен быть одновременно узнаваемым, чтобы его можно было идентифицировать в разных концептуальных контекстах, — и достаточно эластичным, чтобы к этим контекстам адаптироваться. В этом нам поможет витгенштейновская техника «семейного сходства»: наши термины и концепты образуют семью, члены которой похожи друг на друга, но не обязательно обладают единым набором существенных признаков.
В конечном счёте, мы стремимся не к отрицанию всякой стабильности, а к формированию метастабильностей — временных плато интенсивности, возникающих в процессе концептуального становления.
Белый ключ
Газированная жидкость — субстанция, пребывающая в метастабильном состоянии, её равновесие постоянно нарушается мириадами локальных возмущений. Каждый пузырёк в её толще представляет собой зону микротрансформации, где материя преодолевает саму себя. Так возникает подвижная топология напряжений: где-то концептуальная материя уже готова вскипеть, где-то лишь начинает тревожиться. Как мы говорили ранее, чёрные пузырьки потенциальности вместе формируют «чёрную пену», первичный онтологический субстрат, из которого рождается всё сущее. Нуклеация пузырьков чаще всего начинается в микротрещинах и неоднородностях поверхности; точно так же новые смыслы зарождаются в тех участках, где пузырьки определений надуваются до предела и лопаются, обнаруживая свою недостаточность.
Состояние воды на грани закипания именуют «белым ключом» — это момент, когда первые пузырьки начинают отрываться от дна, но полного кипения ещё нет. Ключ — это и бьющий из-под земли источник, и точка доступа, и белая игла, прокалывающая стенку готового взорваться чёрного шарика.
